Казалось бы, и творчество, и сама жизнь Владимира Высоцкого разобраны уже по клеточкам. И, вместе с тем, кто являлся его учителями в литературе, чей профиль проглядывает в его совершенных по мастерству стихопеснях – эту важную тему редко затрагивали мемуаристы и исследователи, а то и вовсе обходили её стороной.
Необходимо обозначить: Высоцкий крайне редко и неохотно использовал чужие тексты, да и те, как правило, слегка переиначивал и подгонял "под себя". Его поэтический дар был настолько самобытен и мощен, что попросту не усваивал чужеродных вкраплений. Источник, ключ его дара бил из самых глубин фольклорного слоя литературы. Общеизвестно, что к образцам народного творчества относят и большинство так называемых "блатных песен", к которым Высоцкий имел особое пристрастие. Воровские малины, лагерные зоны, побеги из лагерей – всему этому находилось место в творчестве Высоцкого. Не случайно сам поэт называл одним из первых своих оригинальных опытов песню "Что же ты, паскуда, бровь себе подбрила…" Помимо сюжетов, сама тональность его песен, сама манера исполнения – всё это оттуда, из той области, где заправляют вольные рыцари лесных чащоб, чьи взгляды далеки от мировоззрения добропорядочных носителей мелкобуржуазной морали.
Многие творцы русской культуры отдали дань романтичному и по своему захватывающему миру буйных люмпенов и королей социального дна. Но, пожалуй, лишь Высоцкий достиг в этом совершенства. Он создал дивный миф, столь естественный для времён советского заката. Он создал миф, и он стал героем этого мифа.
В филигранном мастерстве текстов Высоцкого – в их звукописи, в рефренах, в системе и характере рифмовки – мы не найдём ничьего влияния: ни эллина, ни иудея, ни Пушкина, ни Пастернака. Высоцкий самобытен, как Пиросмани или украинская Примаченко. У Высоцкого есть последователи, но нет предшественников. Он и от замечательных бардов-шестидесятников – Окуджавы и Галича, Визбора и Клячкина – стоял в стороне, в одиночестве. Так он стоял, в окружении несметной тьмы своих почитателей.