Вы никогда не задумывались, господа, что нужно для издания подлинно научного труда? Ну, то есть, уточним – современного научного труда. Потому что в прежние времена и эпохи всё было проще: совершил открытие, провёл анализ, или хотя бы сделал обзор современного состояния науки по рассматриваемому вопросу – публикуешь. Не совершил, не провёл, не сделал – сидишь себе спокойненько подальше от типографии и печатного станка.
Так было раньше, в старину, в двадцатом веке. А в двадцать первом ситуация коренным образом изменилась и для публикации научной работы нужно всего лишь выполнить несколько простых условий.
Во-первых, язык, которым написан труд, должен быть по возможности менее ясным. Чеховская героиня, сказавшая: "Они хочут свою образованность показать и всегда говорят о непонятном", это очень хорошо понимала.
Во-вторых, фотографии, иллюстрирующие текст, ни в коем случае не должны быть хорошего качества. Потому что ежели они будут хорошего, то, значит, вся книжка вроде как для развлечения, а вот когда снимки мутные, то и второгодник-рецидивист поймёт, что они такие, дабы читатель от текста не отвлекался.
Ну и, наконец, третье, и главное условие. Название научного труда может быть любым, а вот подзаголовок непременно должен быть "Исследования и материалы". Потому что это и солидно, и удобно, – в раздел "материалы" можно вставить всё, что угодно, не боясь, что это будет не по теме. И чем больше будет "материалов", тем меньше вероятности, что читатель поинтересуется, а чей же, собственно, бобик сожрал "исследования"?
Выпускаемые московским Государственным культурным Центром-Музеем В.С.Высоцкого с 1997 по 2001 г. сборники "Мир Высоцкого" имели именно такой подзаголовок. Так сказать, марка фирмы. После тихой и не замеченной широкой общественностью кончины "Мира" прошло восемь лет, в течение которых ГКЦМ не выпустил вообще ничего, за исключением фотоальбома "Добра!" И вот, наконец, появляется солидная книга мышиного цвета "Высоцкий. Исследования и материалы в 4-х томах. Том первый. Детство" (Москва 2009 г.)
Составители (С.И.Бражников, Ю.А.Куликов, Г.Б.Урвачёва) сразу же в анонсе сообщают: "Издание рассчитано на всех, кто всерьёз интересуется историей семьи, в которой родился Высоцкий, его биографией и становлением уникальной личности".*1
То есть, ключевое слово здесь всё-таки "Высоцкий", не так ли? Семья, это, конечно, и важно, и интересно, но всё же сам Высоцкий важнее. Чем же тогда объяснить тот незамысловатый факт, что на трёхстах девяноста восьми страницах тома опубликовано только ДВЕ его фотографии? Есть снимки отца и матери, двух бабушек и обоих дедушек, тётей, дядей, двоюродного брата, соседей, соседских детей, семьи, жившей рядом с Высоцкими в Эберсвальде, – а снимков главного героя только два? Видимо, это снова проявление научного подхода, о котором шла речь в начале, – чтобы читательское внимание не рассеивалось. Ну что ж, тогда составители с задачей справились, и мы с головой уходим в чтение.
"Детство" состоит из двух неравных по объёму частей – воспоминаний матери поэта Нины Максимовны Высоцкой и "материалов", о которых, в основном, и пойдёт речь, поскольку они, материалы эти самые, того полностью заслуживают.
Воспоминания Н.М.Высоцкой впервые публикуются целиком – и в этом главная заслуга составителей "Детства". Над этими страницами Нина Максимовна работала несколько лет. Мемуары написаны легко, читаются с интересом. Не только страницы, посвящённые её сыну, но и рассказы о её родителях, братьях и сёстрах представляют огромную ценность для биографов поэта В.Высоцкого.
Правда, существует ещё один документ, собственноручно написанный Ниной Максимовной, – её письмо племяннице Ларисе Владимировне Юриной (в девичестве – Серёгиной) от 18 декабря 1979 года.*** В этом письме содержится ряд фактов о родственниках Владимира Высоцкого по материнской линии, нигде более не упомянутых. Почему этого письма нет в книге? Составители посчитали этот документ неважным? Л.Юрина не позволила опубликовать письмо? Или – Боже сохрани – в ГКЦМ вообще не знали о его существовании? Мне почему-то кажется, что последнее...
Гораздо большее место, чем воспоминания Н.М.Высоцкой (около двухсот страниц!), в книге занимают интервью, взятые московским высоцковедом Львом Черняком. Вот они – и "материалы", и "исследования".
Последних немного. Путём опроса соседей семьи Высоцких по дому на "Первой Мещанской в конце" удалось нарисовать планы всех трёх этажей дома и выяснить, кто в какой комнате жил, да ещё выяснено, кто изображён на фотографии рядом с годовалым Вовой Высоцким. Вот, собственно, и всё.
Если честно, то как высоцковед я не уверен, что знание того, что на втором этаже в комнате номер 11 жила тётя Фима, а в комнате номер 20 – тётя Лиза с мужем (фамилии интервьюируемые не сумели вспомнить даже под напором Л.Черняка), как-то объясняет мне творческую эволюцию Владимира Высоцкого. Но готов допустить, что матери-Истории в равной степени важны и Ольга Мелентьевна из комнаты 22, и истопники Гавриловы с первого этажа. В этом случае я бы лично дал на трёх страницах три плана этажей с указанием фамилий или имён тех, кто там жил, и спас бы тем самым от вырубки несколько ещё вполне жизнеспособных деревьев.
Но не таков Лев Черняк, и не таковы составители "Детства"! Беседа с Раисой Климовой (план третьего этажа) занимает 36 страниц! Беседа с Зоей Кузнецовой (план второго этажа) – 66 страниц! Два разговора с Лидией Баженовой (первый этаж), правда, были недолгими – всего-то 34 страницы на пару. Причину публикации таких бесед, на девяносто пять процентов содержащих переливание из пустого в порожнее (результат всех "исследований" я сообщил чуть выше), поясняет вступительная статья "От составителей":
"Тексты бесед даются нами в виде транскрипций, то есть с максимальным приближением к звучанию и букве соответствующих аудиозаписей и черновиков, сохранением особенностей произношения, речевых характеристик, повторов и другой избыточной информации (про "избыточную" верно, а вот насчёт "информации", кажется, сильно преувеличено, – М.Ц.) в одном случае, и орфографических, пунктуационных и прочих ошибок, воспроизведением зачёркнутых слов и целых косков рукописи – в другом".*2
Составители сообщают нам, что представляют расшифровки фонограмм "по всем правилам техники подачи подобных текстов, выработанных в литературоведении". Правда, тут же и оговариваются: "Это не означает, что мы сделали абсолютную копию того, что было в нашем распоряжении: некоторые повторы, слова-паразиты, междометия всё же удалены".*3
То есть, что я ни пса не понял, это извинительно, но поняли ли сами составители свой принцип публикации, в которой одни повторы сохраняются, а другие исключаются? И как же в этом случае быть с "правилами техники подачи подобных текстов" и всем таким прочим?
Чуть выше я писал, что язык изложения в научных труда 21-века должен быть как можно менее внятным. Составители "Детства" явно испытали трудности с соблюдением этого условия. Собеседники Л.Черняка – люди простые, они не могут откалывать фразочки, типа: "отмеченные принципы вскрытия внутренней формы слова и паронимической аттракции восходят у Высоцкого к каламбуру",*4 которыми были пересыпаны все тома "Мира Высоцкого". Как же быть?
А вот так и быть! Надо сослаться на "принципы подачи текстов" и выставить людей на посмешище. Потому что когда человек вспоминает о событиях шестидесятилетней давности, "эканье" и "меканье" абсолютно естественны. Вот только согласились ли бы интервьюируемые показаться в смешном и нелепом свете?
Все свои интервью я заканчиваю одним и тем же вопросом: "Имею ли я право использовать Ваш рассказ?" Одни отвечают: "Нет, не имеете. Вы спросили – я ответил, но публиковать этого не нужно". Другие просят прислать им распечатанный текст и потом работают над поправками. Третьи говорят: "Да, публикуйте". Задать такой вопрос – это азы честной журналистики. Л.Черняк этот вопрос не задал ни разу, а я не уверен, что его собеседницы согласились бы на публикацию того, что они ему рассказали, без надлежащей правки текста.
"Вот здесь у них стояла тахта. Ну вообще-то интересно, правда? (Правда. Если у других соседей на этом месте стояла виселица или колода для рубки мяса, то тахта в комнате Высоцких, безусловно, представляет колоссальный интерес, – М.Ц.) Здесь у них стояла тахта. И я, вот как сейчас, помню, – что вот они сели..." (Такое необыкновенное зрелище, как люди, садящиеся на тахту, запоминается надолго, – М.Ц.)
"Когда нас переселили, то получилось, что они над нами: мы на третьем, они на четвёртом. И прям вот слышу, как Вовочка там ходил, Мишка там ходил, когда они жили". (Ну да, всё правильно: когда жили, тогда и ходили. А переехали – и сразу перестали ходить... – М.Ц.)
"Она жила – она вышла замуж за слепого, и муж её слепой был".*5 (При всём признанном наукой благотворном влиянии семейной жизни никто ещё под марш Мендельсона из слепых в зрячие не превращался, – М.Ц.)
Таких примеров в книге десятки. Естественно, читается это всё с невольным смехом, но непонятно чем пожилые люди заслужили то странное положение, в которое поставил их Л.Черняк.
Впрочем, он и себя не пожалел... Некоторые вопросы Л.Черняка – это нечто запредельное, когда просто не понимаешь, а как они вообще могли возникнуть? Одно, правда, понятно – в голову такие вопросы точно прийти не могли. Насчёт других мест не знаю, а вот в голову – никогда.
Вот рассказывает Р.Климова, что маленький Володя Высоцкий забирался на стул и оттуда читал стихи. Тут же следует вопрос:
– Расскажите, пожалуйста, историю стула.
Рассчитывал ли Л.Черняк услышать, что стул был захвачен в качестве трофея Александром Македонским у персидского царя Дария, или он полагал, что на этом стуле сидел Наполеон, а Кутузов согнал его со словами: "Пшёл вон, буржуй!", осталось неясным... И тут же следует новый вопрос:
– Стул купили в магазине?
Нет, ну а где? В тюрьме, в больнице, на мясокомбинате? Где обычно покупает стулья сам интервьюер?
В другом интервью (беседа со Светланой Жбанковой) высоцковед превосходит самого себя!
– А Вы помните, как Высоцкий родился?
Вообще-то о таких вещах помнят только мать и акушерка. И, простите, что значит "как"? Сколько способов деторождения известно Л.Черняку?
Через несколько страниц – новый шедевр. Речь идёт о соседе, который умер до войны (к Высоцкому он не имел ни малейшего отношения, но после "истории стула" на такие вещи уже закрываешь глаза) и тут следует вопрос:
– Вы помните, как он умер?
Ну нельзя же, в самом деле, ожидать от десятилетней девочки таких некрофильских замашек! Представить себе, как она сидит в углу комнаты и смотрит, как умирает чужой дядя, чтобы потом через шестьдесят лет рассказать об этом в интервью... Нет, это выше моих сил, представить такое я не могу.
"История с фотографией", а точнее, с фотографиями в книге "Детство", достойна особого разговора. Во-первых, фотографии мутноватые... Это, конечно, легко объяснимо – снимки 1930-1940 гг. нечасто попадаются хорошего качества. (В данном случае можно было бы по возможности улучшить качество, если бы фотографии были опубликованы не просто на страницах книги, а отдельной вставкой.) Труднее объяснить другое, – а что вообще многие из них делают в книге о детстве Высоцкого? Как помогают нам постигнуть его биографию снимки группы соседских детей, сделанные 30 апреля и 25 сентября 1936 года, – то есть, почти за два года до его рождения? Снимок работниц артели, располагавшейся в нижнем этаже дома, где жила семья Высоцких? Фотография семьи Зерновых, которые жили по соседству с Высоцкими в Эберсвальде?
Такие снимки могут представлять ценность только как вспомогательные материалы Но снимков самого Высоцкого в книге, я повторяю, только два! Причём, иногда ситуации создаются нелепые. Вот Людмила Абрамова беседует со священником В.П.Ларичевым, учившимся вместе с Высоцким в первом классе:
Л.А. – А учительницу как звали, Вы помните?
В.Л. – Татьяна Николаевна.
Л.А. – Вот это она стоит?
В.Л. – Вот эта вот.
Где?! Ну будьте же людьми, явите человеческое снисхождение – покажите мне, где стоит Татьяна Николаевна?! Я не вижу!!!
Глас вопиющего в пустыне, ибо фотографии в книге нет. Надо полагать, составители посчитали, что этот снимок не относится ни к "материалам", ни к "исследованием", и раз так – ну его к свиньям собачьим? Так, что ли?
Нет, не так. Фотография, о которой рассказывает священник В.Ларичев (равно как и другие неизвестные фотографии Высоцкого), отсутствует в книге по другой причине. Хорошо известно, что сотрудники ГКЦМ относятся к музейным фондам, как к тайне ядерного чемоданчика. Выпустить что-то из фондов для всеобщего обозрения считается там, видимо, тягчайшим преступлением. Поэтому фото семьи Зерновых – это пожалуйста. А фото семьи Высоцких – это уж извините. Что ж это будет, ежели каждый начнёт снимки рассматривать?! Непорядок будет. Зато теперь хорошо. Фотографию никто не видит, но о ней дозволяется ЧИТАТЬ. Поскольку до такого никто, нигде и никогда не додумался, подобный подход по праву может считаться ещё одним вкладом музейщиков в науку нового столетия.
Все условия, о которых объявлено в начале статьи, соблюдены – и язык туманен, и фотографии не яснее, да и подзаголовок нужный имеется. И лишь одно остаётся непонятным – когда, наконец, будут выходить в ГКЦМ В.Высоцкого книги, содержащие подлинно научную информацию, а не просто томики для собраний коллекционеров?
Письмо Нины Максимовны Высоцкой
Ларисе Владимировне Юриной
Москва 18 декабря 1979 г.
Дорогая Ларочка!
Получила твоё милое письмо, оно искренне меня обрадовало. Спасибо тебе за память...
Так случилось, что я осталась одна, последняя из нашей большой, дружной семьи. Ты просишь меня написать тебе обо всех, я охотно исполню твою просьбу.
Твой дедушка Максим Иванович Серёгин ещё совсем мальчиком, лет 14 приехал в Москву из Тульской губернии, сразу начал работать в гостиницах и работал так до конца своей жизни. На вид он был строгий, но доброй души человек. Внешне был похож на грузина, чёрные глаза, прямой крупный нос, черноволосый, высокого роста. Честный и трудолюбивый, очень любил детей и бабушку. Умер в 1934 г. в возрасте 56 лет от кровоизлияния в мозг.
Бабушка Евдокия Андреевна была на 12 лет моложе дедушки, но жили они очень дружно, всегда шутили, в доме царило веселье, радость. Бабушка была очень красива. Высокая, с хорошей фигурой, чёрные, очень красивые, длинные, ниже пояса волосы, синие глаза, всегда подобранная и хорошо одетая. Она была отличной хозяйкой, умела шить, вязать, вышивать. Дома у нас всегда было чисто, прибрано и всегда полный дом людей. Бабушка умерла в 1931 году, 43 лет, от менингита. Детей было пятеро.
Старший Сергей. Красивый мальчик, хорошо учился. 18-ти лет ушёл в армию, окончил Высшее авиационное училище в г.Севастополе, был лётчиком, считался хорошим лётчиком, ещё в прежние годы награждался, работал лётчиком-инструктором Штаба Военно-воздушных сил СССР, жил и работал в различных городах Союза. Был женат, детей не имел. В 1937 году был арестован, просидел ни за что 2 года в тюрьме, 1 год пробыл после где-то на Севере. Без суда и следствия, без какого-либо обвинения... То были тяжёлые годы для многих.
Последние годы жил в Ульяновске, умер в 1964 году от рака, 59 лет. Я была у него перед его кончиной, за неск. дней, а потом ездила в Ульяновск, ходила на могилу.
Старшая из сестёр Надежда (рожд. 1904) Росла очень слабенькой девочкой, белолицая, каштановые, очень густые длинные волосы и красивые зелёные глаза. Окончила гимназию и бухгалтерские курсы. 20-и лет вышла замуж за своего школьного товарища, который к тому времени окончил военно-морское училище, был штурманом. Семейная жизнь не сложилась, прожили они 11 месяцев (а встречались и знали друг друга 7 лет!), Надежда была 2 месяца в положении, когда они развелись. Родился мальчик Коля, значит твой двоюродный брат, Надя жила с ребёнком у нас. Дедушка и бабушка обожали мальчика и мы все тоже! Надя умерла 34 лет от сердца, в 1941 году. Когда началась война и бомбёжки, она очень боялась и поехала в деревню, думала, что там будет спокойнее, а попала в пекло, это в 100 км от Москвы, под Можайском, станция Бородино (историческое место, известно ещё от Наполеоновской войны 1812 года.) Там она и умерла, похоронена где-то у родственников в огороде, шла война, хоронили где придётся. В этом году летом я хочу поехать туда, поискать могилку, может быть кто-то там ещё остался, хотя надежды на это мало. Родных нет никого.
Средняя сестра Раиса (рожд. 1909 г.). Красивая, восточного типа, полная, румяная, черноволосая, на щеке родинки. Окончила школу-девятилетку (тогда были такие) и какие-то счётно-экономические или статистические курсы, вроде рабфака что ли. Активная комсомолка. 17-ти лет заболела туберкулёзом лёгких. Часто лежала в больницах. Умерла в 1931 году, 21 года. (В один год с бабушкой.)
О себе. Я четвёртая, рожд. в 1912 г. Всегда худенькая, росла очень комичной и затейливой. Волосы, в отличие от других членов семьи, русые и никогда не было кос, всегда коротко подстригали, даже не знаю почему. После окончания школы-девятилетки училась на курсах немецкого языка, потом в техникуме иностранных языков окончила немецкое отделение, получила специальность переводчика-референта. Работала в разных местах и на разных работах, чаще там, где применялся иностр. язык. Семейная жизнь не сложилась. Первый муж, Володин отец, был легкомысленным мальчишкой, когда мы поженились, ему было 20 лет, мне 24 года. Я уже была самостоятельной, работала и кормила брата, а он баловался и по натуре несерьёзный человек. Володе было 7 лет, когда мы разошлись. Пережить пришлось много.
Второй мой муж Георгий Михайлович был своеобразным человеком, с ужасным эгоистичным характером, из хорошей интеллигентной семьи, но сумасбродный, неуравновешенный, злой. Очень скверно относился к моему Володе, из-за этого разошлись в 1960 году. С тех пор живу одна и наслаждаюсь свободой и независимостью!
Мой младший брат (твой отец) Владимир, рождения 1916 года 31 декабря. (Родился в 23 часа 30 мин. Ещё бы на полчаса позже был бы 1917-й год!) Когда был маленький, был похож на цыганёнка: очень чёрные, изсиня-чёрные волосы и глаза, как маслины, высокий ростом. Учился в школе очень хорошо, способный был мальчик, рано начал увлекаться радио-делом, строил в доме радио-станции, из всех коробочек делал приёмники. Однажды исковеркал прекрасную палехскую шкатулку!
Когда родители умерли, мы с ним жили вдвоём. Я работала, он учился в техникуме связи на линейно-кабельном отделении. Жили дружно, но я уже была взрослой барышней, ко мне приходили друзья и подруги и я часто «разбирала» все его радио-установки, т.к. проволокой была запутана вся комната. Он злился и чуть не плакал, а один раз протянул через комнату верёвку и повесил скатерти и покрывала, отделил себе закуток, нарисовал череп с костями и написал: «Не входить! Опасно для жизни». Позднее, когда они с мамой жили в Челябинске, он мне в письмах жаловался: «Шурочка тоже гоняет меня с моими винтиками и гаечками...» После окончания техникума связи его направили в Ленинград в военно-инженерную школу связи, он её окончил и был направлен в г. Челябинск, где встретил маму и они поженились. Ему было 20 лет.
Потом мы виделись редко. Спустя год его направили учиться в Москву в академию связи, он учился на подготовительном, но что-то заскучал и умышленно начал «заваливать» экзамены, говорил: «Год нельзя брать семью, а я без Шурочки никак жить не могу» и уехал в свою Челябу.
Потом война в Финляндии, он был на этой войне, затем во время присоединения к нам прибалтийских стран, переходили границу и там остановилась его часть, а дальше ты уже всё знаешь... Последний раз я видела его, когда они переезжали германскую границу, Вадику было года 2, тебе несколько месяцев, а папе лет 25-26!
Два года назад я была в Литве, на всех братских кладбищах искала фамилию «Серёгин», много русских имён, своего не находила. И мало что известно о нём.
Когда были живы дедушка и бабушка у нас так хорошо было в доме, как-то радостно, по-семейному. Всегда устраивали детские праздники: именины, дни рождения, взрослые праздники тоже было торжественно, приходило много родных и всегда у нас жили какие-то племянники, крестники. Большими событиями были всегда приезды Сергея. Лётчик. Это было тогда так редко. Он каждый год останавливался или проездом на курорт или жил так. Тогда все собирались, было шумно, весело, он ведь был очень красивый, высокий, здоровый, весёлый и шутник. Дом наполнялся суетой и радостью. Иногда он приезжал вместе с товарищами-лётчиками, все по-семейному сидели за праздничным столом, лётчики рассказывали о полётах, показывали жестами...
Твой папа и Сергей будучи взрослыми и военными ни разу не встретились, а когда папа был мальчиком и приезжал Сергей, они играли в шахматы и разговаривали по азбуке Морзе, голосом, а потом хохотали, а я думала, что они подшучивают надо мной и плакала...
И вот из такой большой семьи я осталась одна. Я не растерялась, жила нормальной жизнью, работала, растила ребёнка, пережила эвакуацию, никогда не впадала в панику, не искала утешения в вине, находила другой интерес, увлекалась искусством, ходила по возможности в театр, на выставки, в музеи, и никогда не чувствовала себя одинокой, нет никогда. Было не легко порой материально, лишнего не было никогда, но я привыкла к скромности, нас так воспитали и я честно добивалась своего места в жизни.
Вот, Ларочка, попросила ты меня рассказать о нас и я полностью даже с процентами плачу свой долг.
... Целую тебя, обнимаю. Жду письма. Твоя тётка Нина.
Пунктуация и орфография оригинала сохранены.
Публикуется с разрешения Л.В.Юриной.