М.Ц. – Вы были одним из очень немногих режиссёров, которые включали песни Высоцкого в свои постановки ещё в 1970-е годы...
Р.В. – В самый первый раз я включил песню Высоцкого в свою постановку в Одесском русском драматическом театре. "Где твои семнадцать лет? – На Большом Каретном!" Она проходила через весь спектакль, звучала там несколько раз. Это было немыслимо, но имело бешеный успех. На этот спектакль было невозможно попасть, поверьте мне! Это была пьеса Льва Корсунского об алкоголиках. Названия я не помню, это было в 1977 году, слишком много лет прошло...*1
М.Ц. – Высоцкий сделал запись специально для этой постановки?
Р.В. – Нет, это запись с парижской пластинки, мне Сева Абдулов передал эту плёнку. В Советском Союзе та запись ещё практически не была известна. Помню, Серёжа Соловьёв*2 смотрел этот спектакль и не мог понять, как мне удалось вставить песню Высоцкого, и как её не вырезали. А её не только не вырезали – она стала лейтмотивом всего спектакля.
М.Ц. – Следующей Вашей постановкой с песнями Высоцкого, как я понимаю, была пьеса М.Рощина "Муж и жена"?
Р.В. – Там было шесть его песен. "Дом хрустальный на горе для неё...", других не помню. Вот для этой постановки Высоцкий специально напел кассету и передал мне. Все песни исполнил в спектакле Сева Абдулов.
А Олег Николаевич (Ефремов, – М.Ц.) так испугался, что в спектакле будут песни Высоцкого... И в афише уже там, где бутафоры, помощники режиссёра, было написано: "Песня Высоцкого". Не песни, а песня. Я об этом рассказывал, Ефремов мне однажды позвонил и сказал: "Этого не может быть!" Я показал ему потом афишу. И он замолчал.
Это, должен Вам сказать, было первое упоминание фамилии Высоцкого на мхатовской афише. После этого он получил право ездить по стране,*3 потому что МХАТ – академический театр, и он был там обозначен. Поверьте, с моей стороны это был поступок непростой.
В этом было и некоторое безумие с моей стороны. В этом есть моё счастье. Я знаете, сколько таких вещей вытворял! Я даже однажды в Ленинграде посмел в пьесе Гольдони... Там выходил артист и перед первым актом читал отрывок из "Голоса из хора" Синявского, а перед вторым актом он читал отрывок из Нобелевской речи Солженицына. Пятнадцать или двадцать минут такого текста, – и цитадель революции всё это съела. Съела, потому что не поняла ни-че-го! Только один старенький человек ко мне подошёл после спектакля и сказал: "Вы понимаете, что Вы сделали?" Я говорю: "Да, я понимаю". Он мне поцеловал руку и ушёл. Потом, когда я Синявскому это рассказывал, он просто плакал.
Возвращаясь к Высоцкому, могу сказать, что он был просто поражён, что его песни вошли в спектакль. Мы встретились у Севы, он всё говорил: "Этого не может быть!" Но это было.
М.Ц. – А в свои спектакли Вы Высоцкого не приглашали?
Р.В. – Я хотел протащить его на телевидение. Я придумал такую постановку "Мне от любви покоя не найти", где он в постановке с Тереховой*4 должен был сыграть шесть ролей Шекспира. Ну, конечно, ничего не вышло. Лапин*5 сказал: "Кого угодно, но не Высоцкого". Это было бесполезно и пробовать...
М.Ц. – Вы по жизни часто общались с Высоцким?
Р.В. – Мы дружили с Севой Абдуловым, так что у него мы встречались частенько. Однажды Юрий Александрович Завадский даже попросил меня, чтобы я его привёл к Абдуловым, когда там будет Володя. И это был замечательный вечер!
М.Ц. – А позднее Вы использовали в своих постановках песни Высоцкого?
Р.В. – Да, конечно. Но это уже всё было просто. Это уже были другие времена. Это уже было – "пожалуйста".
М.Ц. – Какое Ваше мнение о Высоцком-актёре?
Р.В. – Самое высокое. Была у меня идея такая, чтобы в постановке "Федры" Алла Демидова играла Федру, а Володя – Ипполита. Потом, когда его не стало, я этот спектакль поставил с Демидовой. Алла говорила, что у кого-то была плёнка с записью, где звучит Володин голос. Мы хотели эту запись включить в спектакль, но мы её не нашли.
М.Ц. – Так они уже начинали репетировать с Демидовой?
Р.В. – Одна репетиция была, всего одна. И кто-то из ребят в радиорубке записал, но эту плёнку не нашли. Это было незадолго до смерти Высоцкого, в 1980-м году.
М.Ц. – Высоцкий с Демидовой начинали репетировать и пьесу для двоих Теннесси Уильямса, в которой Высоцкий хотел выступить и в качестве режиссёра. Как Вы считаете, у него были задатки такого рода?
Р.В. – Вы знаете, Высоцкий мыслил очень оригинально, но мог ли он это воплотить пространственно, я не знаю.
Я видел, как Высоцкий репетирует, я видел весь – от начала до конца – процесс постановки "Вишнёвого сада". Но там был Эфрос. Володя его боготворил, он был в нём просто растворён – и это было фантастически интересно. Фантастически!
Я помню, когда был прогон, и пришёл Любимов с товарищами. Они настолько мерзко это смотрели – отрицательно, резко отрицательно. Потом я тоже ставил на Таганке, так что я это отношение Любимова испытал на себе. Сейчас мы с ним дружим, с Юрием Петровичем...
А Вы знаете, что в какой-то книге опубликован листок календаря, на котором рукой Высоцкого написано: "Позвонить Роману"? Это он мне звонить собирался.
7.06.2008 г.