М.Ц. – Когда Вы познакомились с Высоцким?
Г.К. – Мы познакомились, когда он ещё не был той фигурой, которую мы знаем. Я точно могу назвать год нашего знакомства – 1963-й. Я тогда ещё учился в институте, а он уже к тому времени закончил, он был старше меня на два года. У нас была общая знакомая, Лиля Логинова. Потом она стала женой художника Бахтина, а тогда она была не замужем. Вот у неё дома мы с Высоцким познакомились и начали дружить.
Потом мы, молодые актёры театра имени Руставели подружились с молодой "Таганкой". Когда таганцы приехали на гастроли, мы устроили банкет. Но такой необычный. Вы представляете грузинский стол, нашу кухню... После спектакля каждый рад был пригласить к себе нескольких молодых актёров и угостить их на славу.
Поэтому, когда мы им устроили банкет в мастерской наших художников, то поступили необычно – сделали им русский стол. Сварили картошку, купили селёдку... Потом, следующей зимой, когда наш театр поехал на гастроли в Москву, то уже они нам сделали сюрприз – накрыли грузинский стол у себя в театре. И вот там Высоцкий спел для нас. Он всю душу там для нас выложил!
М.Ц. – Вам нравилось то, что делал Высоцкий на сцене?
Г.К. – Мне очень нравился его Галилей. Как я понял, кто-то сказал Высоцкому, что ему эта роль не слишком удалась, а мне очень нравилось, как он её играл – в свободной, раскованной манере, легко, без грима. И когда я ему это сказал, он очень обрадовался, потому что много вложил в эту роль.
И вот, кстати, о театре. Однажды меня вызвал к себе министр культуры Грузии и спросил, как я смотрю на то, чтобы стать главным режиссёром батумского театра. Я такому предложению очень обрадовался, отправился в Батуми и стал работать. Поставил там спектакль "Ревизор". Это было в 1969 году.
Однажды я провожу репетицию, и вдруг мне говорят, что меня вызывает начальник Грузинского пароходства Качарава Анатолий Васильевич. Я не знал, зачем меня позвали, но приехал.
Качарава говорит: "У меня есть гость, который очень хочет с тобой познакомиться. Он очень любит твою картину "Свадьба", где ты главную роль играешь". И тут входит Высоцкий. Он мне хотел сюрприз сделать, а Качарава воспринял это как правду. Мы обнялись, а Качарава недоволен был: "Что вы меня тут разыгрываете?!"
Высоцкий оказался в Батуми на теплоходе "Аджария". Это небольшой такой теплоход, капитаном которого был Александр Назаренко. Потом он стал капитаном большого судна "Шота Руставели". Я не помню, что там было... Кажется, иностранцы были на судне, а Высоцкому нельзя было оставаться на судне с иностранцами. Почему – не знаю, но Высоцкий на несколько дней остался в Батуми, а потом, когда теплоход вернулся, Высоцкий на нём уплыл.
Мы ходили с ним ночью по Батуми, я показывал ему город. А потом я пригласил его в театр и показал ему поставленный мной спектакль "Ревизор". Тогда я считал, что мне удалось сделать новаторскую постановку. После спектакля мы обсудили его немного. Высоцкий мне ничего не сказал, но я понял, что ему это всё не очень-то понравилось. Помню, он мне сказал такую фразу: "Если ты что-то делаешь, то делай это смелее. Не надо останавливаться на полпути".
А потом мне пришла в голову мысль... Я ему сказал: "Я сделаю новую редакцию этого спектакля, если ты согласишься. Ты будешь играть Хлестакова и играть будешь по-русски, а все остальные будут играть по-грузински". Договорились, что когда он будет свободным, мы попробуем это сделать. Но не сложилось...
Я повторяю вам – мы ходили по Батуми, в основном, ночью, вдвоём и обсуждали эту идею. А потом была интересная история. Высоцкий уехал, а через некоторое время в одной компании, где я был, оказались молодые ребята из КГБ. Один из них как-то вызвал меня на разговор и сказал: "Да, это интересная идея...", имея в виду идею постановки "Ревизора" с Высоцким. Я говорю: "Да кто вам рассказал?!" Он говорит: "Ты думаешь, мы ничего не знали? Мы всё знали, мы следили, но никому ничего не сказали". Вот так вот... Эти молодые ребята, оказывается, тоже любили Высоцкого.
М.Ц. – У Вас были творческие контакты с Высоцким?
Г.К. – Однажды мы с ним сидели, кутили – и задумали писать сценарий. В этом сценарии должна была быть роль для меня, роль грузинского военнопленного. Такая была сумасшедшая идея, мы её потом забросили.*1
А однажды такой был случай. В 1971 году я поставил спектакль в Болгарии. Там как-то в разговоре я сказал, что дружен с Высоцким. Один болгарский корреспондент очень обрадовался и потом попросил меня, чтобы я уговорил Высоцкого выделить этому журналисту хотя бы двадцать минут. Я сказал: "Хорошо. Приедете в Москву, найдите Высоцкого и скажите ему мою фамилию. Он Вам уделит время".
Потом, когда мы с этим журналистом встретились, он меня очень благодарил, потому что действительно ему удалось с Высоцким побеседовать.
М.Ц. – Каков Высоцкий был в личном общении?
Г.К. – С Высоцким, в общем, трудно было дружить. Он нелегко входил в дружеские отношения. Но если он считал тебя своим другом... Расскажу Вам случай, который очень точно характеризует Высоцкого.
Однажды я снимался на "Мосфильме". И вдруг случайно где-то в коридоре студии столкнулся с Высоцким. – "Здравствуй, – говорит. – Ты что тут делаешь?" – "Снимаюсь", – говорю. – "И сколько ты тут дней уже?" Я говорю: "Ну, уже дней пять".
Высоцкий повернулся и ушёл. Я думал, он сейчас вернётся, но – нет, не вернулся. На другой день администратор картины говорит: "Тебя Высоцкий просит выйти на минутку". Я вышел, вижу – стоит Высоцкий. И говорит мне: "Я думал, мы с тобой друзья. А ты пять дней находишься в Москве, и не позвонил мне? Значит, ты не хочешь со мной дружить". Очень сурово он мне это сказал. А я ведь ему не позвонил, просто полагая, что он занят, не хотел обременять его. Но он считал иначе – друг обременить не может.
Высоцкий был человеком очень сложным, но при этом очень цельным. Он тяжело переживал, что его не считают поэтом, а считают актёром, песенником. Он говорил: "Они не понимают, что то, что я делаю, – это поэзия, а не песни. Это не второй сорт!"
Мне не нравится, когда солидные творческие люди рассказывают, как он пил. Я понимаю, что он пил, но они выставляют это на передний план, как будто кроме этого он ничего не делал. То, что он пил, наверное, было для него каким-то раскрепощением. Я его не оправдываю, но нельзя это питьё вытаскивать на передний план, потому что Высоцкий славен не этим!
М.Ц. – Вы знаете какие-нибудь переводы Высоцкого на грузинский язык?
Г.К. – У нас был молодой поэт, Зураб Горгиладзе, он в Батуми жил. Он постарался перевести его стихи на грузинский так, чтобы при переводе не потерялся дух его творчества. На мой взгляд, получилось у него это довольно хорошо, но напечатать это не удалось. Высоцкий, когда узнал про переводы, был просто счастлив.
Горгиладзе уже умер. Это, наверное, моя вина, что я до сих пор не знаю, где находятся эти переводы, но я даю Вам слово перед памятью Высоцкого, что я постараюсь эти переводы отыскать.
Если у меня есть в жизни какое-то богатство, – не материальное, а богатство души, – то в первую очередь, это то время, которое я проводил с ним. Высоцкий был знаком нашей эпохи, нашего поколения и я горд тем, что он был человеком моего поколения.
20.04.2008 г