М.Ц. – Как Вы познакомились с Высоцким?
К.К. – Это было в 1975 году. Володя хотел тогда делать первые свои пластинки во Франции. Они с Мариной начали искать музыкантов, но при этом Володе хотелось, чтобы один из этих музыкантов – а ещё лучше, тот, который делал бы аранжировки, – говорил по-русски, поскольку сам он по-французски говорил неважно. Но при этом ему ещё хотелось, чтобы этот человек не был русским. Причина простая – ведь иначе этот музыкант был бы либо бывший советский гражданин, либо потомок белой эмиграции. Наверняка, Володя не хотел проблем, не желал, чтобы ему говорили, что он работал с русскими эмигрантами.
Всё это мне объяснили парижские знакомые Марины и Володи, работавшие в шоу-бизнесе – Борис Бергман, Жак Уревич и другие. Эти люди и назвали Володе моё имя. Мы встретились, познакомились и приступили к работе.
М.Ц. – А как вообще стало возможным для советского гражданина Высоцкого выпустить пластинки во Франции? Допустим, "Шан дю Монд" – фирма, известная своими коммунистическими пристрастиями, но уж "Полидор" точно в этом не обвинишь.
К.К. – История такая. Сначала "Шан дю Монд" выпустила пластинку Булата Окуджавы, он тут был за два-три года до Высоцкого. Тогда советские власти позволили Окуджаве сделать запись, поэтому, когда в Париж приехал Высоцкий, "Шан дю Монд" предложила ему сделать пластинку, надеясь, что проблем с разрешением в Советском Союзе у него не будет.
Мы записали двойной диск, 23 песни, но при жизни Высоцкого он не вышел – советская сторона разрешила Высоцкому выпустить только три песни из этих двадцати трёх, а вместо остальных они предложили записи, уже сделанные Высоцким в Советском Союзе. Володе эта идея не понравилась. Он сказал: "Они хотят, чтоб были военные песни. Ладно, будут, но записывать мы их будем в Париже".
Тогда мы записали ещё десять или одиннадцать песен, я уже точно не помню, и была выпущена пластинка, которую мы между собой называли "военной". В общей сложности мы готовили её почти два года.
Тем временем, когда Володя и Марины были в Канаде, продюсер Жиль Тальбо предложил Высоцкому записать там пластинку. Опять-таки, между собой мы её называли "канадский альбом", предисловие к ней написал Максим ле Форестье. Этот альбом вышел без дозволения советских властей в 1977 году. Если в 1975 году Высоцкий не рискнул выпустить пластинку без разрешения, то потом, может быть, он уже взял на себя ответственность ни у кого разрешения не спрашивать.
В тот же самый 1977-й год, когда вышла "военная" пластинка на "Шан дю Монд", большой почитатель Высоцкого Жак Уревич, которого я уже упоминал, тоже захотел выпустить его пластинку. У нас с ним были разговоры об этом, и Уревич мне сказал: "Я не понимаю, как так получается. Когда ты делаешь аранжировки для Алёши Димитриевича, то каждая песня разная, а когда делаешь для Высоцкого, то там позади только гитары – и всё". Я ему ответил, что это не я, это Володя так хочет, это его вкус, а не мой. Уревич сказал: "Ладно, я с ним поговорю".
После разговора Уревича с Высоцким я получил карт-бланш – я мог делать такие аранжировки, которые хотел. И вот так получился альбом, выпущенный под названием "Натянутый канат" на студии "Полидор". Там уже звучит оркестр, а не только гитары.
Может быть, времена чуть-чуть изменились, но после выхода этой пластинки ему всё равно не запрещали выезд во Францию.
М.Ц. – В "Натянутом канате" Высоцкий исполняет две песни на французском. На конверте пластинки сказано, что в переводе принимала участие Марина Влади, но сам Высоцкий в концертах говорил, что переводил Максим ле Форестье...
К.К. – Нет, Марина Влади тут ни при чём. Идея принадлежит Жаку Уревичу, он хотел попробовать, чтобы Высоцкий спел что-то по-французски. Максим ле Форестье написал неплохие слова, но, к сожалению, они не дотягивают до уровня текста Володи. Я даже вообще не знаю, можно ли адекватно перевести на французский или любой другой язык песню "Кто-то высмотрел плод..." Это с ума сойти, это же непереводимо!
Проблема была в том, что было очень мало времени. Тогда Высоцкий жил у меня дома. Марины не было в Париже, кажется, она снималась, я уже не помню сейчас. Он три-четыре дня репетировал, чтобы хоть чуть-чуть получалось пение на французском. На мой взгляд, не получилось, но попробовать надо было – почему бы и нет? Уревич хотел, чтобы пластинка была интересна не только русским, но и французам, которые не понимают по-русски.
М.Ц. – Вы сказали, что Высоцкий жил у Вас дома. А где это было?
К.К. – На Монмартре. Но в начале нашей совместной работе я жил на улице Руссле. Этот дом принадлежал моему дяде, я у него снимал квартиру. Он мне сдавал её гораздо дешевле, чем она на самом деле стоила. В какой-то момент он меня попросил подыскать себе другое жильё, ему надо было зарабатывать деньги, так что более он не мог себе позволить сдавать квартиру так дёшево.
Мы как раз тогда всё время работали с первой пластинкой Володи. Я сказал ему и Марине, что уезжаю из этого дома, и они сняли её. Небольшая такая квартирка, три комнаты. Это была единственная квартира в Париже, где они жили.
М.Ц. – В одном из интервью Вы рассказывали, что Высоцкий подарил Вам песню "Чёрт побери" ("Поздно говорить и смешно..."). Почему он её подарил? Пел ли он её Вам?
К.К. – В то время я ещё работал в ресторане "Распутин" с Димитриевичами, Валей и Алёшей. Алёша иногда говорил мне: "Почему ты не споёшь что-то другое, не цыганское?" Я, кстати, никогда не пел известных цыганских песен, только что-то совершенно неизвестное.
Как мне помнится, это было в 1975 году летом. Высоцкий пришёл и сказал: "Вот у меня есть такая песня... Я готовил её для Марины, но что-то не получилось". Он мне её спел, причём прямо передо мной он изменял текст. И мы начали искать мелодию, которая годилась бы для меня. Так что музыку этой песни мы создавали вдвоём с Высоцким.
Я не знаю, какой был ранний вариант этой песни, но у него был проект, чтобы эта песня вошла в пластинку, которую они делали в Советском Союзе вместе с Мариной. Так что, возможно, у него был ещё один вариант этой песни для женского исполнения. А тот вариант, который предназначался для меня, был переделан из первоначального за час-полтора. Я помню, что второй куплет был сделан сначала, а потом появился первый.
В "Распутине" я эту песню никогда не пел, это просто не имело смысла, но я начал её исполнять в концертах.
М.Ц. – А я её слышал на одном из компакт-дисков комплекта "Eternelle Russie", Ваше исполнение произвело на меня очень сильное впечатление.
К.К. – Спасибо.
М.Ц. – Вы часто встречались в Париже с Высоцким?
К.К. – Часто. Во-первых, мы очень интенсивно работали над пластинками, Марина в своей книге пишет об этом, а во-вторых, он просто частенько у меня бывал.
Первым человеком, к которому Высоцкий шёл, приезжая в Париж, это Миша Шемякин. Но виделся он, конечно, не только с Мишей. Он бывал и у меня, и у сестёр Марины. У него был некий парижский маршрут, обход друзей и знакомых.
М.Ц. – Вы аккомпанировали Высоцкому во время концертов?
К.К. – На всех концертах, которые Высоцкий давал во Франции, я ему аккомпанировал. Несколько раз, наверное, раз пять или шесть, мы вместе были на французском телевидении. И ещё были передачи по радио, где я ему аккомпанировал. Помню, была передача по Национальному радио Франции, которая продолжалась три часа. Там был ещё с нами Максим ле Форестье. Потом ещё была передача по "Франс культур". Там Высоцкий исполнил, наверное, двадцать пять песен, и снова я аккомпанировал. То есть, почти всегда, когда он выступал во Франции, я принимал участие. Было несколько передач, когда Высоцкого приглашали и он пел одну-две песни – это он делал один. И ещё был вечер советской поэзии в Париже, там он тоже выступал без меня.
М.Ц. – Сколько у Высоцкого было публичных концертов во Франции?
К.К. – Три. Они были в зале "Элизе Монмартр". Вообще, эти концерты должны были проходить в "Олимпии", но там места не было. Афиш не было, но народу всё равно было полно. В тех концертах ещё участвовал сын Марины Влади, игравший на второй гитаре, и был ещё контрабасист, один из тех, кто работал со мной над пластинкой.
М.Ц. – Фамилию его не помните?
К.К. – У меня была два контрабасиста, я не помню, кто именно тогда был. Или Пьер Морейон, или Альберт Тэссье. Кажется, всё-таки Тэссье был тогда на Монмартре.
М.Ц. – А кто организовывал эти концерты?
К.К. – Их организовал человек, который владел этим залом на Монмартре, Жозеф Сандор. То есть, он не организовал, а согласился провести их у себя, когда стало ясно, что в "Олимпии" выступлений не будет.
М.Ц. – После окончания работы над "Натянутым канатом" у Вас с Высоцким были планы новых работ?
К.К. – У нас был план записать, приблизительно, сто пятьдесят песен. Сорок с чем-то уже было записано на "Шан дю Монд" и "Полидоре", так что оставалось ещё около ста песен. Список этих песен делал Володя. Ему казалось, что для этой сотни можно сделать аранжировки оркестровые, а для всех остальных нужна гитара – и хватит.
М.Ц. – Какое Ваше мнение о музыкальной составляющей творчества Высоцкого?
К.К. – Вы знаете, у дилетанта есть невероятные возможности, которых нет у человека с консерваторским образованием. Володя, кстати, был очень рад тому обстоятельству, что я умею записывать музыку и делать аранжировки, но при этом в консерватории я не был. Я учился только играть на пианино, когда был маленьким.
Если буквально перевести с французского, то Высоцкого можно назвать мелодистом – человеком, выдумывающим мелодию. Отсутствие у него музыкального образования давало ему возможности искать по-иному. Получались очень интересные вещи. Вот возьмите песню "Расстрел горного эха". Я не знаю, где и как он это нашёл, я не могу найти такую вещь. А он тоже не знал, как у него это получилось. Он искал, искал... Так сказать, по нюху, инстинктивно. Каждый раз получалось то полтона выше, то полтона ниже, но, наконец, он нашёл нужное. С гармонической точки зрения результат поисков оказался просто великолепным!
7 и 18.07.2006 г