М.Ц. – Вы были одним из первых, кто откликнулся на смерть Владимира Высоцкого, написав некролог для газеты "Новый американец". Я давно искал возможности побеседовать с Вами.
М.О. – Прежде всего я хочу сказать, что мы не были с Высоцким близкими друзьями. Мы не встречались тысячи раз, я не пил с ним водку, и так далее...
М.Ц. – Но всё же Вы были с Высоцким знакомы немало лет?
М.О. – Мы познакомились с Высоцким во время вторых гастролей Театра на Таганке в Ленинграде. Это было в 1967 году, познакомил нас Веня Смехов. Потом мы все вместе были в гостях у актрисы Нины Ургант, у них с Высоцким были прекрасные, дружеские отношения. Кажется, в тот раз я впервые услышал Высоцкого, что называется, "живьём". Меня тогда потряс голос, каким он пел. В записи-то я Высоцкого к тому времени уже слышал немало, и на всех плёнках у него был такой, совершенно не хриплый, мальчишечий голос. Я тогда Веню спросил:
– Что это он таким каким-то не своим голосом поёт?
И Веня сказал, что Высоцкий специально три или четыре месяца работал, чтобы избавиться от этого мальчишечьего звучания.
М.Ц. – А как получилось, что Вы стали устраивать концерты Высоцкого?
М.О. – В один из приездов Высоцкого в Ленинград я предложил ему устроить выступление. Получилось хорошо, тогда сделали ещё раз. И так продолжалось несколько лет. Когда Володя приезжал в Ленинград, я помогал ему организовывать выступления – вот и всё.
Я хочу подчеркнуть – я не был его ленинградским импресарио. Я устраивал лишь те концерты, на которых мог бывать сам либо пригласить своих знакомых. В то же самое время были в Ленинграде люди, которые устраивали Володе какие-то концерты в коммерческих целях – помню, были концерты в Промкооперации, в Доме учителя. У меня это было совсем иначе: я узнавал, что он приезжает, что у него есть какое-то свободное время... Сперва он, как правило, отказывался, потом, как правило, соглашался.
Никаких бесед на политические или литературные темы мы не вели. С моей точки зрения, он не был слишком интересным собеседником, но я ни в коем случае не претендую на какое-то особое знание Высоцкого, это просто моё мнение.
Я помню, мы ехали в машине на один из концертов. Высоцкий тогда только сыграл Гамлета и рассказывал мне об этой работе. Звучало это не очень интересно, хотя "Гамлета" я с ним смотрел неоднократно, и он мне там очень нравился. Но при беглом разговоре Высоцкий не производил впечатления актёра-философа. Он не был актёром (по крайней мере, мне так казалось), который мог бы стать режиссёром.
М.Ц. – Вы были свидетелем выступления Высоцкого на КамАЗе?
М.О. – Я был в то время в командировке в Перми, и Смехов мне сказал, что в Набережных Челнах будет выступать небольшая группа таганских актёров. На одном из таких выступлений я был, и произвело это на меня впечатление, прямо скажу, неизгладимое.
Концерт этот был прямо в огромном цеху, вроде бы, – прокатном. Я не металлург, мне трудно сказать точно. Там сделали сцену, перед сценой стояло пятнадцать-двадцать рядов стульев. Остальные же зрители размещались, кто где мог. Там по верху цеха проходили какие-то металлические конструкции, и всюду были люди. Может быть, тысяча человек собралось. У меня было впечатление, что люди от восторга будут просто падать с этих довольно высоких конструкций.
Что именно пел Высоцкий, я уже, конечно, не помню, а выдумывать не хочу, но успех у него был просто колоссальный. Он был, как говорят, певец народа. Ведь это не Москва, не Ленинград и не Академгородок в Новосибирске. Это "глубинка", причём, чисто рабочая "глубинка".
Я ведь видел его и совсем в другой ситуации, когда он выступал в НИИ "Интеграл". Я устраивал этот концерт, и, в основном, там собрались партийные деятели. Там было всего человек сорок-пятьдесят в довольно большом зале, и они как бы для себя сделали концерт Высоцкого. Там я в первый раз слышал, как он пел "Колею". Они же всё поняли: "Вы – езжайте своей колеёй!" Это был, что называется, восторг со знаком "минус".
Кстати, на том же концерте я впервые услышал "Честь шахматной короны". Может быть, это было и не первое исполнение, но, явно, и не сто пятое. И я записал эти две песни.
Приблизительно в то же время в Ленинграде игрался шахматный матч Спасский – Карпов, а мы со Спасским учились в одной школе, и я тоже увлекался шахматами. На этот матч приехал один из самых известнейших шахматных журналистов – Белица. Он тогда писал какую-то книгу о Фишере. Я ему показал эти тексты Высоцкого, дал послушать запись и помог перевести (Белица по национальности хорват). Белица не знал, кто такой Высоцкий, я ему рассказал, и он этот перевод вставил в книгу о Фишере. Если хотите, поищите эту книгу.
М.Ц. – Обязательно надо найти! Это же прижизненная публикация Высоцкого. Очень важная информация!
М.О. – И ещё один очень интересный эпизод запомнился. Мы возвращались с какого-то концерта, не помню уже, то ли из Павловска, то ли из Пушкина. Ехали в Ленинград, чтобы отвезти Высоцкого в "Асторию". Кстати, Вам, возможно, интересно будет знать, что в "Астории" Высоцкий останавливался всегда в пятнадцатом номере.
Мы были втроём, с нами был ещё Саша Белов, знаменитый баскетболист ленинградского "Спартака". Из Пушкина до Ленинграда можно добраться разными путями, но мы почему-то поехали через Колпино. Там в центре есть большой сквер, в котором стоял памятник Ленину.
Было уже поздно: двенадцать часов или начало первого, пусто уже совершенно было. Мы ехали мимо этого сквера, где никого уже не было, и вдруг Володя спросил:
– А что это за сквер?
Мы ему сказали, и тут он спел нам под гитару стихотворение Межирова "Мы под Колпино скопом стоим, артиллерия бьёт по своим..." Прекрасно спел, я больше никогда этого в его исполнении не слышал. Видимо, он хорошо знал межировскую поэзию. Я только гораздо позднее узнал от Вени Смехова, что Высоцкий с Межировым были в прекрасных отношениях.
М.Ц. – А в Америке Вам не доводилось встречаться с Высоцким?
М.О. – Нет. Я приехал в Америку через месяц после того, как у Высоцкого были тут гастроли. Я знаю, что прошли они успешно, но, к сожалению, ничего об этом рассказать не могу.
20.05. и 23.06.1996 г.