М.Ц. – В каком родстве Вы находились с Владимиром Семёновичем Высоцким?
Н.В. – В дальнем. Мы были в родстве по линии отца. Его дед и мой прадед были двоюродные братья. Я потом Вам могу прислать генеалогическое древо, я сделала его до седьмого колена вниз. Они происходят из Белосточины, сегодня это место находится на территории Польши. В 1914 году вся эта семья оказалась беженцами. Из Белосточины они бежали за Урал. По дороге они теряли одного, второго... Как мне мама рассказывала, они их даже не хоронили, а просто оставляли на вокзале. Моя мама оказалась брошенной на вокзале в Смоленске, и её спасла еврейская семья. Потом они отдали её в детский дом. Возможно, это спасло ей жизнь, потому что ещё до войны поднимался польский вопрос. Если бы у неё не было документов, что она была в детском доме, жизнь её могла бы сложиться гораздо хуже...
М.Ц. – Какие отношения были у Высоцкого с минскими родственниками?
Н.В. – Вы знаете что... Минские родственники к нему не очень хорошо относились, считали его непутёвым, выпивохой. К тому, что он писал песни, относились с юмором. Его все многочисленные женитьбы... В общем, несерьёзно к нему относились.
М.Ц. – Когда Высоцкий приезжал в Минск, он останавливался у Вас?
Н.В. – Нет, он не останавливался, но приходил очень часто, начиная с 1965 года. Он не домой приходил, а в мастерскую моего будущего супруга. Она находится по адресу: Интернациональная улица, дом 13. Там до сих пор сохранилась кровать, на которой он спал, книжки, которые он оставлял.
М.Ц. – В Белоруссии Высоцкого первым снял Виктор Туров...
Н.В. – Да, и Туров к нам приходил. Володя очень высоко его ценил, говорил, что это талантливый человек. Но помнится, Володя говорил, что что-то у него в картине не получалось. Говорил, что его не принимают по-настоящему. Когда приходил, то часто пел, читал стихи. Причём, у него это было как бы "запоями". Так он всегда был обыкновенный... И вдруг иногда приходит – необыкновенный, как Богом помазанный. Он мог элементарные вещи говорить стихами. Конечно, он человек был необыкновенный. Но – бутылка всегда в кармане.
Но когда он не пел и не читал, то не производил никакого впечатления. Он был небольшого роста, не очень хорошо сложённый. Ну, – никакой. Но на сцене, – а я видела его потом во многих ролях, – он просто преображался.
М.Ц. – Значит, Вы встречались и в Москве?
Н.В. – Вы знаете что... У нас в семье полагали, что отец Володи связан с КГБ, поэтому мы старались с ними общаться минимально. Мама мне постоянно напоминала, чтобы я с ними никаких дел не имела.
М.Ц. – Но в Минске-то Вы с ним общались нормально?
Н.В. – Не я с ним общалась, а он со мной. Это разные вещи. Он прибегал, отсыпался и бежал дальше. Я за ним не бегала и свиданий ему не назначала. Но не могу же я выставить человека, который пришёл в дом.
М.Ц. – Он приезжал с подарками?
Н.В. – Несколько раз он привозил свои пластинки, записанные "на костях".*1 А однажды, помню, он пришёл и подарил мне туфли очень дорогие. Что меня поразило – он не спрашивал, какой у меня размер, но туфли оказались мне впору. У него была необыкновенная зрительная память.
М.Ц. – Он интересовался Минском? Вы показывали ему город?
Н.В. – Нет, это ему было неинтересно. Он бывал не очень долго. Приезжал и тут же уезжал. Говорил, что Минск – это глухая провинция. Постоянно говорил, что здесь нет элиты художественной. С этим я, конечно, спорила, потому что в Белоруссии есть очень талантливые художники. Здесь есть очень своеобразные школы современного искусства, есть художники, которые вышли на мировую арену, но он всё это не замечал.
М.Ц. – Какие у вас бывали разговоры? Что его интересовало?
Н.В. – Искусство. Его интересовало искусство. Меня поражало, что он знал, где какая выставка, он знал художников, интересовался художественным миром. Сразу было видно, что это интеллигентный, талантливый, незаурядный человек.
М.Ц. – Интересовало ли Высоцкого то, чем занимаетесь Вы, – средневековое белорусское искусство?
Н.В. – Нет, совершенно не интересовало. Он говорил, что это вообще не искусство, и у нас были очень жаркие споры. Он говорил, что белорусы – это не нация, а народность, что никакого вклада в мировое искусство белорусы не могли внести, а являются они составной частью огромной русской культуры. Я пыталась ему доказать что-то, а он мне сказал: "Успокойся. Это пуговица, которая всё равно будет пристёгнута на чьём-нибудь пиджаке – либо на польском, либо на русском".
М.Ц. – Какие направления в живописи он предпочитал? Каких художников ценил?
Н.В. – Прежде всего он любил графику. Очень ценил Пикассо, вообще художников французского авангарда.
М.Ц. – Каковы были его музыкальные вкусы?
Н.В. – Володя открыл мне Свиридова,*2 я до него Свиридова не знала, а Володя говорил, что это талантливейший мастер. Обращал моё внимание на его чувство музыкального ритма, восторгался его мелодикой. Он говорил, что ни с кем сравнить Свиридова не может. И ещё он любил Прокофьева. Вот это были его кумиры в музыке. Из песенников он любил Соловьёва-Седого,*3 говорил, что его послевоенные песни очень музыкальные.
М.Ц. – А поэтические пристрастия?
Н.В. – Пушкин! Он бесконечно обожал Александра Сергеевича...
28.06.2008 г.